На весь маленький городок, к занимаемому пространству которым с трудом применялось упомянутое местоимение, "весь"; настолько миниатюрным городок представлялся в глазах случайного странника, да и пяти из семи имеющих здесь постоянное место жительство горожан; так вот, на весь этот маленький городок не нашлось бы и приблизительно напоминающего телефонный прибора.
Прямо говоря, из городка совершенно невозможным было связаться с внешним миром; однако же, повторюсь, прежде чем признать внешний мир, надо, credo quia absurdum, уверовать в то, что столь крохотный городище может иметь мир внутренний. Ибо ведь имеет ли внутренний мир тля, одиноко бредущая снизу вверх по стебельку нераскрывшейся ромашки, чтобы повернуть вскоре обратно?
Впрочем, сравнение с насекомым может показаться безвкусицей, учитывая, что оное имеет собственное, оправданное миллионами лет эволюции место в Поднебесной, а вот этот городок, о котором речь идёт и в третьем блистающем пустословием абзаце - относительно пользы приносимой им государству нельзя утверждать ничего с уверенностью. Двое из семи занимаются рыбной ловлей, двое - собирательством, двое - охотой, а единственная представительница прекрасного пола выступает кем-то вроде покровительницы городка и каждого из её жителей, освобождённая от необходимости прилагать малейшие усилия в ожидании Легендарного Героя, призванного взять её в жёны, введя прежде многотысячное войско в самую скромную из имевшихся в городке квартир, заявив тем самым право на власть над шестью оставшимися, не считая по умолчанию влюблённой невесты, умами на 108 венерианских лет, подобных реснице, сорвавшейся с глазу нижайшего из бодхисаттв, унесённой горным ручьём к побережью Индийского океана.
Городок, к слову, включал ровно одно двухэтажное здание, разделённое на 6 жилых комнат. Странникам и бродягам, приближавшимся с северной стороны могло показаться, что здания 2, поскольку приближавшиеся с востока видели полтора строения, с запада - с четвертью, и это объяснялось обыкновенной оптической иллюзией, провоцируемой сочетанием близлежащих равнины, небольшой дубовой рощицы, неоправданно громоздкого моста, пересекавшего небольшую речушку к югу от города и доселе неисследованных развалин, возраст которых насчитывал, по слухам, ходившим между шестью из семи жителей с началом туристического сезона, около 36 в.л.; только те, кто подступался с юга могли, в трезвом уме и твёрдой памяти, говорить о том, что разрозненные элементы сводились воедино в такой архитектурной симфонии, что у них буквально перехватывало дух, на глаза наворачивались слёзы, как при виде давно и будто без сожалений оставленного, однако запечатлевшегося в нежнейших из глубин мнемонического океана, дома, в ушах вдруг начинала звучать незнакомая, но с первых же тактов очаровывающая мелодия, подводящая странника к самому крыльцу.
Этот пасмурный день, когда с 3 ночи и до полудня беспощадно моросило с неба закрытого плотной серо-жёлто-голубой (а значит и не лишённой зеленоватости) массой, напоминающей раздавленную под учительским столом жевательную резинку, всё ещё сохраняющую синтетический мятный аромат, не был исключением. Как раз к тому моменту, когда ложка с рисовой похлёбкой почти уже пересекла порог нижней губы Ляо Чжай и он готов был оценить новый рецепт покровительниц, из прихожей раздался звонок.
"Кто бы это мог быть?" - подумал Ляо, с некоторым сожалением опуская полную ложку обратно в тарелку. Ему казалось, что более гармоничного сочетания жидкости и гущи в первой же ложке ему не доводилось набирать за 40 лет дегустации.
Звонок повторился и Ляо поспешил к окну. Выглянув, он обнаружил крупного телосложения монаха, будто почувствовавшего взгляд Ляо и ответившего ему встречным. К несчастью, зрение Ляо Чжая никогда не отличалось остротой, а регулярные дегустационные практики наделяли любые образы, не считая знакомых пейзажей, можно сказать, акварельной нейтральностью; отчего Ляо с лёгкостью вводился в заблуждение представителями власти и не имел строгой политической позиции.
Приветливо кивнув монаху, Ляо поспешил вниз. Открыв же дверь парадного, он, к изумлению своему, не обнаружил никого. Ляо даже обошёл вокруг здания и сделал вид, что, приложив ладонь козырьком, рассматривает дубовую рощу - безрезультатно. Вернее, вывод можно было сделать единственный - если бы монах нуждался в чём-либо, он, по крайней мере, оставил бы пару неразборчивых иероглифов в пыли, чтобы у благодарных жильцов было, чем занять себя до того, как сгустятся сумерки.
Не слишком печально, однако вздыхая, Ляо вернулся в квартиру. Суп наверняка остыл, потому он принялся за вчерашнюю газету, одолженную у соседа по лестничной площадке, Гао, охотника и борца за права животных. Однако лёгкому разочарованию, внушённому непоследовательным посетителем, предназначено было, вероятно, обрастать всё более толстой кожурой в течение дня, поскольку в газете Гао Ляо не обнаружил ровным счётом ничего из того, что могло бы его заинтересовать - ни слова о здоровой пище, а жалкие подобия поэзии способствовали только поднятию давления. Отложив газету, Ляо мимолётно коснулся тарелки с обратившимся в уже достаточно плотную для использования в керамическом искусстве массу супом.
Тарелка была пуста.
Расширившиеся, насколько только могли расшириться они на лице китайского императора, глаза Ляо неуверенно захватили в поле зрения лежавшую подле тарелки ложечку, на поверхности которой за какой-то миг он смог уловить несколько блеснувших и растаявших с солнечным светом иероглифов: "Самое несъедобное блюдо, приготовленное мужчиной по женскому рецепту, заслуживает благодарности".
.In questo mentre, vedemmo, tutti e due insieme, non so come, una formica cge dallàorlo del fiasco stava per scender dentro e cadervi
(Bestie, Federigo Tozzi, 1929)
Спешка никогда не бывает оправдана, но как отучиться от удовольствия, испытываемого человеком, которого "поджимает время"?
Спешка поддерживает иллюзию нужности предпринимаемых действий, откровенно льстит внутреннему стремлению человека оказаться полезным, оказаться уместным, стать причастным своевременности - то есть принимать, в кои-то веки, решение синхронно со всею разумной жизнью, доступной его опыту и воображению.
Потому причину регулярных опозданий можно видеть в гедонистической природе спешки, не сводя сугубо к проблеме недисциплинированности, расслабленности, неумения распределять время. Последнее ведь как раз-таки и распределяется таким образом, чтобы оставалось его "слишком мало" и достаточно для того, чтобы взять разгон, не сообщая при этом финишировавшим ранее о том, что ты таки играешь по правилам и придерживаешься маршрута.
Спешка - это движение в жизни, из жизни в жизнь, человека, услышавшего нежнейшую, скромнейшую благодарность с той стороны, откуда на протяжении долгих месяцев поступает лишь уравновешенная тишина.
No comments:
Post a Comment