.Das Weib, die allgegenwärtige Wirklichkeit, brennt sich uns nackt ins Blut, und wo wir mit ihr kämpfen müssen, da ziehen wir sie am besten erst recht nackt aus, in der Tat oder Vorstellung, so gut wir eben können
(Der Enge lvon westlichen fenster, Meyrink Gustav, 1927)
Юноша и девушка, совершенно обнажённые, шли, прикрывшись одеялом, сквозь снегопад в сторону пространного водохранилища. Движение их следовало изгибающемуся тетивой тротуару, по влажному асфальту, не успевшему ещё замёрзнуть (впрочем, температура могла и не быть достаточно низка), вдоль проезжей части. Встречено ими не было ни одного прохожего, да и не так уж далеко в конечном счёте они прошли, не достигнув ни каменной скульптуры, изображающей чайку, то ли садящуюся, то ли запечатлённую в полёте, ни тем более воды, по слухам, с большим количеством содержащихся радиоактивных веществ.
Ветер был не так силён, направлением юго-восточный. Пока молодые люди двигались в сторону водохранилища, ветер дул им в спину, прижимая к их обнажённым икрам и ягодицам всё ещё тёплое одеяло. Однако стоило им повернуть обратно, как ветер перестал быть ощутимым - будто физиология молодых людей была разогрета недавней активностью.
Говорили ли они о чём-либо, обменивались ли мнениями, возможно, спорили, пререкались, готовы были подраться? Остаётся лишь гадать, однако ни один из них до определённой поры не оставил другого, не смел облачиться в приличествующие демократическому (свободному) обществу одежды, не решился уделить время собственным потребностям, нанеся мнимый ущерб сложившемуся в пределах одного одеяла равновесию.
Чистой спекуляцией было бы предположение такого диалога:
Д: - А что у тебя с работой, намерен устраиваться?
Ю: - Это не так просто.
Д: - Почему для всех это просто, а для тебя это становится внеочередным страданием?
Ю: - Страдание ни при чём, просто не хочу заниматься чем попало.
Д: - А другие, я, например, обязаны заниматься тем, чем ты заниматься не желаешь, так, что ли?
Ю: - Нет, тебя никто не обязывает.
Д: - И что же посоветуешь, устроиться на родительской шее, подобно тебе?
Ю: - Мне было бы достаточно, если бы ты устроилась на моей?
Д: - И ты думаешь, что справишься с обеспечением двоих, не имея при этом ни гроша за душой к 30 годам?
Можно допустить, именно после этих слов, на обратном пути, на небольшом пешеходном отростке, полуостровке между двумя переходами, девушка выскакивает из-под одеяла, неизвестно когда успевшая одеться. На лице её играет самоуверенная улыбка, в то время как юноша валиться на асфальт под тяжестью разбухшего от влажности одеяла.
Ничто, конечно, не может помешать нам выдвинуть другое предположение, не менее спекулятивного характера:
Ю: - И как тебе жилось все эти сотни лет?
Д: - Просто.
Ю: - Просто. То есть никакие воспоминания не были для тебя мучительными?
Д: - Отчего бы им становиться мучительными? Это ты вечный страдалец!
Ю: - Нет, я о мучительно-приятных, вызывающих непреодолимое желание встречи.
Д: - Пусть это для тебя останется загадкой.
Ю: - Не слишком ли много загадок, как для одного несравненно загадочного человека?
Д: - Загадок не бывает слишком много.
Ю: - Да, ты права. Когда их становится слишком много, они механически разгадываются, теряют актуальность.
Д: - Угу.
Ю: - Однако в этой теории, если применять её к твоему случаю, коий, без сомнения, уникален, становится видим и невооружённому глазу некоторый изъян..
Д: - Какой же?
Ю: - Ни одна из твоих загадок за эти сотни лет не стала менее актуальной для меня, бредущего обнажённым с тобой сквозь снегопад под одним одеялом.
Соответственно временному интервалу, соблюдаемому каждой из реплик, необходимостью тактичного молчания, адаптации к условиям всё усиливающегося снегопада, напоминающего уже более смесь града с дождём из овсяных хлопьев, выверенности босоногих шагов, к завершению юношей означенных слов - девушка выскакивала из-под отяжелевшего одеяла. Может оказаться, что юноша привычно исполнился самомнения и не обратил внимания на то, что всю обратную дорогу девушка медленно натягивала на обнажённые конечности один предмет одежды за другим.
Как бы то ни было, к завершению сцены юная прелестница стояла на противоположной стороне улицы (переход составлял всего 70 "лилипутов"), вызывающе улыбаясь. Её было хорошо известно, что юноше не так тяжело, как он это пытается изобразить, а если и так, то в конце концов выглядит ворочающееся голое тело на мокром асфальте под тяжёлым одеялом довольно комично, если вспомнить, с каким нахальным и самоуверенным видом оно же заявилось к ней на работу, пытаясь подкупить её девочек-сотрудниц приобретёнными по скидке предновогодними сластями; это можно даже считать своеобразной местью за несвоевременную, несогласованную, неконтролируемую эякуляцию..
...
..не замечали ли вы, что когда вокруг вас летают птицы, то получается город, воображаемые линии?
("Любовь", Олеша Юрий Карлович, 1928)
Невозможно запретить то, что прежде не было разрешено. Сегодня утвердился в таком принципе. По крайней мере, до завтрашнего утра.
Впрочем, большая часть замеченных сегодня птиц либо сидели на высоте 30 метров над уровнем луж либо ели, из этих самых луж прихлёбывая.
..и не состоит ли речь моя из одних "по крайней мере" и "как минимум", разбавляемых время от времени "как бы то ни было" и "иначе говоря"?
И надо умудриться, иначе говоря, не говорить иначе.
Хотя для того, чтобы умудриться всё-таки должна быть человеку присуща некоторая крупица мудрости, вероятно, врождённой (то бишь не того рода, каковой мог быть использован для приобретения материальных благ).
Что касается запрета и разрешения: как можно запрещать то, что не было совершено?
Профилактика работает в отношении болезни, но не нарушения, ибо последнее не может служить ни примером, ни показателем, ни доказательством, если предшествует установлению соответствующего правила. Последние между двумя разными (но находящими общий интерес в вечности, если можно так выразиться) людьми определяются при участи каждого, в том числе, с безмолвного согласия одной в отношении другой стороны.
Можно вспомнить о этических принципах, правилах хорошего тона, элементарном достоинстве, но всё подобное теряет свою значимость, когда встречаются двое (повторюсь, нашедших свой интерес в вечности). Они имеют власть друг над другом, и потому именно не имеют силы для того, чтобы злоупотребить этой властью. Общественные нормы необходимы для сохранения человечества на каждом из неисчислимых (за незнанием достоверной даты первого шага и всё ещё находящимся в воздухе граничным, за неразумением даже того, чем первый шаг не был) этапов его угасания\возрождения. Исполнившиеся скромности и дерзновения частности с той же целью преодолевают общественный устрой - сохранения его ради.
Совершающееся между ними имеет целью большее благо, нередко способное вызвать катастрофу вселенского масштаба, но и последней суждено остаться незамеченной, чему причина проста - вселенская катастрофа, коснувшаяся двоих, не нуждается в признании её совершенства кем-либо, кроме оказавшихся в числе её жертв. И понятие жертвы, объединяясь с данным контекстом, начинает функционировать уникальным образом - не как то, что "приносится", а как то, что "постигается" (в родственных ведь и grates указывается), подобно единственному возможно объяснению того, что общий интерес таки был испытан никем другим а Нами.
No comments:
Post a Comment