Любая попытка быть юмористическим отдаёт горечью (amarezza), поскольку даже самому поверхностному и отчаянному скомороху (хотя на месте его может вполне оказаться и фотомодель, страдающая от передозировки неприступностью и эстетикой кадра) становится очевидна (не слишком) скрывающаяся за юмором пустота (vuoto) и застигнувшая врасплох умиротворённость (pacificazione), не требующая от избранного ею "партнёра" ничего, кроме своекорыстного безмолвия (silenzio avido); симуляции творческой бесплодности, обезображенной многовековыми толкованиями и комментариями, недвижности духа, Рождественского перемирия, когда и маски взаимного культурного антагонизма оказываются сброшены - а значит, ещё две минуты назад кровные враги попросту не признают один другого, позволяя проявиться перешедшему к ним от предков предков принципиально важному наследию - радушию (cordialità).
Так как же я начал после полудня?
Откровенно говоря, эти попытки "вспомнить" - пыль в глаза, не более.
Хорошо известно начало - именно потому что в дальнейшем оно было исключено из итога, как несвоевременно шутовское, показавшееся на тот момент фальшивым, а для того рода публики, что гипотетически взялось бы за чтение - неуловимым в представляемом им настрое:
"Вот так, читаешь статьи учёных степеней об органической жизни на Марсе, об аргументах в пользу теории о существовании и критике таковой теории, а затем открываешь "персональную" новостную ленту - и глазам твоим предстаёт единственный неоспоримый аргумент того, что и на Земле-то жизнь не может придерживаться достаточной в отдельном, частном случае продолжительности."
В каждой получаемой человеком крупинке информации содержится равно как подтверждение её, так и опровержение, а заключённое в кавычки вступление, опущенное 8 часами ранее, и вообще-то не привыкшее к подобному обращению - одним видом своим, присутствием оказывает давление на оценку всего окружающего его текста, вынуждая продолжить:
"С гибелью каждого светлого человека ты, испытывающий печаль, глубже сознаёшь всю сумрачность своей природы. Смерть не очищает, а усмиряет тебя - даже и настолько, что значительная часть твоего мнительного воображения, оказывается, льстя и пресмыкаясь, ходит у смерти в клевретах (adulatori della morte)."
Но этот текст не напоминает ни о том, что было сказано после полудня, ни о значении используемых слов.
Человек, пытающийся быть откровенным, напрасно растрачивает силы, поскольку никто, в том числе и он сам, не нуждается в том, чтобы человек становился тем, кем он есть: например, человеком, по мере того, как едва знакомые люди покидают этот мир, растворяются в вечности, проливающим слёзы - не из жалости, не из сострадания, но по необратимости (irreversibilità); слёзы, о которых следует знать только тем, кто становится их невольным свидетелем, тем, кого эти слёзы могут "неволить", кто остаётся всю оставшуюся жизнь их "пленником".
..Silence and Twilight, unbeloved of men,
Creep hand in hand from yon obscurest glen
("A summer evening churchyard", Percy Bysshe Shelley, 1815)
Если быть простым и понятным, Владимир был располагающим к себе человеком; одним из тех, кого я непроизвольно принимаю в штыки, если мне доводится лично встречаться с такими людьми, поскольку в способности располагать к себе людей кроется куда более высокие степени развития таланта - умение находить пути взаимопроникновения между личностью постороннего человека и твоими творениями.
Странное чувство ответственности, возлегшее на едва ли знакомого Владимиру человека: будто кабы протекало общение в ином русле 2 или целых 3 года назад в почившей в бозе забегаловке для живых и спешащих оказаться в нескольких местах (тактах) одновременно, на поводу у ближайшей, едва ли расслышанной, но приворожившей мелодии, музыкантов - и минувшая ночь могла оказаться не такой однозначной для одного из нас. Чувство странное, да благо - не позволяющее ударяться в мистификацию и лжетолкование.
Можно признать, что я не был подготовлен к тому, что однажды встреченный человек может оказаться попросту мёртв, спустя несколько лет, не скрашенных общением или даже минимальным контактом.
С трудом подлежащее описанию, но с лёгкостью - объяснению; гибель Богдана, казавшаяся после предсказуемой, учитывая принимаемые человеком в последние дни решения, не нашла своего разрешения в психике, как и вскоре последовавшие события - в свете их гибель может рассматриваться предательством, так как действительное предательство последовало за гибелью.
В случае Владимира ответственность, связанная с Богданом, но подлежавшая в своё время вытеснению, возвращается.
Такого рода "квазиглубинный" анализ может принести облегчения разве что истерику, человеку, кому прежде всего необходимо внимание. Не есть ли данный текст, таким образом, демонстрацией, а значит - преданием себя в руки бессердечного Über-Ich?
No comments:
Post a Comment