.Die indifferenten Kindheitserinnerungen .. sie sind der Ersatz in der Reproduktion für andere wirklich bedeutsame Eindrücke .. deren direkte Reproduktion aber durch einen Widerstand gehindert ist
(Zur Psychpathologie des Alltagslebens, Sigmund Freud, 1904)
- Представьте себе дерево.
- Дерево?
- Да, представьте.
- Попробую. (слышится лёгкое жужжание и присутствующим сложно разобрать исходит ли оно от затесавшейся между рамами мухи или человека, лежащего на кушетке)
- Представили?
- А какое именно дерево? Какой породы?
- Породы?
- Да, ведь деревья бывают разные - груши, яблони, вишни, сосны, ели, облепихи, липы..
- Да-да, я Вас вполне понял, но я не прошу Вас представлять какое-то конкретное дерево, а, скажем, дерево вообще, понимаете? Как на детском рисунке!
- Никогда не умел рисовать.
- Но Ваше умение рисовать тут и не понадобится, дорогой мой, только воображение!
- Но как я могу представить дерево нарисованное, не умея рисовать?
- Просто подумайте о дереве. (жужжание повторяется, и даже неожиданно, принуждая некоторых из присутствующих студентов дёрнуться, впрыгнувшая на стол иссиня-чёрная кошка будто не может разобрать, где конкретно находится источник жужжания)
- Удалось?
- Что "удалось"?
- Представили дерево?
- Почти.
- Что значит "почти"? (некоторые из студентов с трудом сдерживают смех, чем привлекают внимание лежащего на кушетке человека)
- Не вижу ничего смешного.
- Не обращайте на них внимания.
- Совершенно ничего нет смешного в том, что кто-то не умеет рисовать.
- Дорогой мой, я прошу Вас, в интересах эксперимента..
- Всё только в интересах эксперимента, кто бы сомневался..
- ..и в Ваших личных интересах - не обращать внимания на нерадивую молодёжь..
-..а то, что мне всегда хотелось научиться рисовать хотя бы это самое распроклятое дерево так, чтобы его могли узнавать папины и мамины друзья по работе, приходившие к нам по выходным..
- Юрий, милейший, выведите всех, пожалуйста, из помещения, мне надо поговорить с пациентом наедине.
-..а они каждый раз задавали мне один и тот же вопрос: "А это что?" - что бы я им не приносил, мышь, дом, горный пейзаж, даже хренова Колобка они не узнали..
- Успокойтесь.
-..легко говорить "успокойтесь" тем, кто сам состояния покоя не покидает ни при каких обстоятельствах - дом горит, человек тонет, корзинку с младенцем уносит течением, а человек только и делает, что сохраняет спокойствие..
- Успокойтесь, иначе..
-..а вот бы попробовали сами представить дерево, будучи мной. (вновь жужжание прорезает тишину, на этот раз исполненное невыразимой печали, доступной пониманию лишь тех людей, кто может признать за собой неумение в искусстве изображения ничего из того, что могла бы породить их фантазия или пожелания лечащего врача)
- Всё?
- Да.
- К Вашему сведению, я сам не особо рисую.
- Правда?
- Истинная, и анатомические зарисовки мои трудно было разобрать профессорам - они механически выставляли высочайший балл, пока я брался за объяснение.
- То есть Вы меня понимаете?
- Будьте уверены.
- Так как же Вы, доктор, можете поступать столь жестоко?
- Это необходимый риск, поверьте. К тому же, никогда не оставляйте надежду.
- На что?
- Что однажды Вы сможете научится рисовать.
- Вы правда так думаете?
Профессор дружелюбно подмигивает лежащему на кушетке человеку, с достоинством опускает, утвердительно отвечая на вопрос клиента, затем жестом показывает подглядывающему в щель ассистенту, что студенты могут возвращаться в аудиторию.
Когда все, перешёптываясь, занимают свои места, профессор продолжает:
- Итак, Герр Адольф, удалось ли Вам представить дерево?
- Да, профессор Шлингель.
- Гаунер, Герр Адольф.
- Что?
- Моя фамилия Гаунер.
- А что я сказал?
- Неважно, продолжим. Очень хорошо, что Вы представили дерево, Герр Адольф. Опишите его.
- Описать кого?
- Представленное Вами дерево?
- Но, профессор..?
- Прошу Вас, Герр Адольф, не смущайтесь присутствующих здесь и описывайте, ничего не утаивая. (Кошка подходит к голове лежащего на кушетке мужчины, обнюхивает его волосы и вдруг, резко бьёт лапой мужчину по носу)
- Ай! (Несколько студентов прыскают со смеху, ассистент с видимым усилием сдерживается и бросается к животному, которое с удовольствие вскакивает ему на руки, опираясь передними лапами о плечо - ассистент выносит кошку из аудитории)
Профессор подходит к окну, открывает раму на несколько сантиметров и смотрит на заваленный всеми оттенками между жёлтым и красным кленовой листвы двор. Когда ассистент возвращается, профессор продолжает:
- К Вашему описанию, Герр Адольф.
- У меня кровь на носу.
- Перестаньте, это всего лишь царапина.
- Но Ваша кошка поцарапала мне лицо, профессор!
- Не лицо, а всего лишь кончик носа.
- Кончик носа, растущего точь из середины моей физиономии, профессор!
- С этим трудно поспорить. Юрий, дайте Герру Адольфу ватку.
- Ватку?
- Да, именно, Юрий, я ведь Вас просил всегда иметь при себе бинтик, ватку и пластырь. Вы забыли?
- Нет, что Вы! (Ассистент глазами просит ближайшего студента, указывая на мягкое сидение под ним - студенту требуется всего четверть минуты, чтобы догадаться, о чём речь, и вот он уже тихо протягивает кусочек поролона)
Профессор, слушая, как шаги ассистента приближаются к кушетке и удаляются, наблюдает за тем, как вокруг крепкого ствола одного из неокончательно сбросивших листву клёнов резвятся несколько воробышков.
- Но это ведь..
- Герр Адольф!
- Профессор?
- Были ли у Вашего дерева ветви?
- У "моего" дерева?
- У представленного Вами дерева.
- А, представленного мной, значит.. Так-с (один из студентов тихонько высказывает сожаление по поводу канувшей в небытие мухи, не так давно жужжавшей на благо исследования - доносится несколько сдержанных смешков), у моего дерева было-о-о..37 ветвей.
- 37 ветвей?
Профессор разворачивается на каблуках и устремляет удивлённый взгляд на 37-летнего мужчину, лежащего на кушетке и пытающегося пересчитать количество ветвей представленного им дерева на пальцах.
- Д-да, ровно 37.
- Послушайте, Герр Адольф..
(один из студентов соскальзывает с сидения и падает под ноги соседей, смешок рассыпается по рядам, пока упавший, шёпотом мешая проклятия с извинениями, поднимается на ноги)
- Юрий, отведите Герра Адольфа к умывальнику, мне нужно остаться наедине с этими юными талантами.
Профессор вновь отворачивается к окну. Внимание его на этот раз привлекает крадущаяся от ствола к стволу иссиня-чёрная кошка.
- Как видите, уважаемые, клиент может выказывать отчаянное сопротивление. Раскрытие всех карт, мнится ему, не в его интересах. Даже если это принципиально в интересах окончательного выздоровления. А ведь, казалось бы, такая простая задача: "вообразить дерево". Кто бы из вас с этим не справился, м-м? А ведь многие. Да-да, уважаемые, именно многие из вас бы не решились откровенно поделиться с присутствующими и озаботившимся здоровьем вашей психики профессором как можно более подробным описанием представившегося вам дерева.
(иссиня-чёрная кошка, прозванная среди учащихся Несмеральдой, сделал резкий прыжок и между лапок её затрепыхался один из резвившихся воробышков, ещё будто не вполне сознающий, что стал он жертвой не розыгрыша товарищей, а самой настоящей судьбы)
Профессор мягко улыбнулся.
...
Был ли профессор жесток по своей натуре? Ведь мягкая улыбка говорит не о столь многом, как это принято считать у равно реалистов и романтиков.
И чему профессор улыбнулся? Кошке ли, уловившей воробья, либо чувствам, внушённым его словами аудитории; или может, чему-то выходящему за рамки истории, находящемуся далеко от Герра Адольфа, Брия и самой фамилии Шлингель, простите, Гаунер, вырванной из контекста англо-немецкого словаря?
И почему кошку решила вдруг царапнуть самый кончик носа мужчины, лежавшего на кушетке? Вызвано ли это было запахом, исходившим от его волос? Либо исключительной формой, представляющейся чрезвычайно привлекательной для кошек иссиня-чёрной породы?
В конце концов, чья это кошка? Ассистента, профессорская, кого-то из университетской администрации или одного из ветеранов обслуживающего труда? Возможно, как это обычно бывает, кошка пришла и бытует, бытийствует сама по себе? Или же полагается считать принадлежащей ей попеременно каждому, от кого она только решится принять пищу?
Все эти вопросы обречены оставаться без ответа. Становятся ли они реальнее и насущнее с тем? Принимают ли они со временем иную формулировку, соответствующую обстоятельствам, в которых оказывается автор, - и таким образом обнаруживая ответ, автору которого остаётся только сформулировать его подходящим литературным условиям образом - и даже в ничем не связанном с первоначальным произведении; ведь так или иначе, остаётся неопределимым самое первое из творений, создавшее наивнейшие и фундаментальнейшие из задач для всего будущего наследия.
.Ведь слова обращаются медленнее, чем монеты
("Тридцать сребреников", Сигизмунд Доминикович Кржижановский, 1927)
No comments:
Post a Comment