Чем ближе мы подходили, тем выше становилось дерево. Тем сложнее было сориентироваться, поскольку город, или то, что показалось нам городом (разбитой ударом мяча пирамиды из консервных банок в глубине гипермаркета, окажись увиденное нами на расстоянии 15 футов от вытянутой в сторону удара ноги) на расстоянии около 40 миль - теперь полностью был скрыто гигантской листвой, формой и издаваемым шелестом напоминающей тополиную, только покрытую то ли инеем, то ли пеплом, то ли какой-то разновидностью паразитов.
Откуда взялось три будто не слишком совместимых варианта? Для инея необходим мороз, для пепла - жар, для паразитов - влажность; однако по мере приближения к дереву, с тех пор как мы стали двигаться в его тени - ни холод, ни зной, ни влага, ничто не преобладало, но трудно объяснимым образом сочеталось, образуя, по крайней мере, в нижней половине дерева своеобразное температурное поле, граница коего, случайно ли, совпадала с границей тени, отбрасываемой деревом в ту сторону, что на нашей родной планете назвали бы Севером.
Возможности выбраться из тени, впрочем, чтоб убедиться в правомерности наших теорий, не было, так как по сторонам путь наш был отрезан довольно крутыми спусками заросшими низкорослыми кустарниками, покрытыми мелкими жёлтенькими цветочками; а о живности, предположительно населявшей такую местность, живности, без сомнения, являвшейся частью мифологии местных племён, - о живности мы были наслышаны, и услышанное заставило бы храбрейшего из авантюристов (каковых среди не нас, к тому же не нашлось) предусмотреть все возможности избежания пересечения этой местности не только пешком, но и в бронированном панцире скарабиля.
Дерево перекрывало собой 5\8 небосвода, когда одному из нас (вероятнее всего, скальду) послышалась мелодия, доносившаяся из-за камней, сваленных в кучу, чуть выше роста среднестатистического бигфута, напоминающую о цветке чертополоха (к несчастью, такова специфика мышления землян - находить аналогии из родного мира и только после давать определение новой форме, что послужило поводом для многих конфликтов при первых дипломатических миссиях в Созвездии Трёх Близнецов). Вскоре было обнаружено пропущенное сообщение от находившегося на расстоянии 4 миль впереди следопыта, уведомлявшего нас, что между камней разбит лагерь, откуда доносится приятная на слух музыка (скальду мелодия напомнила о слышанных в юности "застольных флейтах" Георга Филипа Телемана - скальд не стал объяснять, впрочем, чем отличается "застольная" флейта от "обычной") и удивительный аромат (по словам следопыта, его обоняние и пробудившаяся животная алчность стали причиной того, что он не спешил докладывать о находке).
Делегация из трёх, в том числе и автор этих слов, двинулась к камням. Поскольку скальд предпочёл услаждать слух "застольными флейтами", не будучи приглашённым за стол, а следопыт, вероятнее всего, отдавал предпочтение следам, что останутся после нашей встречи, нежели непосредственному участию, никто из нас троих не обладал достаточно острым слухом либо обонянием, чтобы отличить игру ветра между камней - от флейты, устойчивый запах влажной древесной коры и скальдовской снеди - от аромата, способного вызывать удивление и пробуждать инстинкты. Таким образом, приближались мы невооружёнными.
- Я бы попросила вас держаться того точки, которой вы сейчас достигли, дорогие мужчины
В женском голосе прозвучало такого рода упоение властью, что мускульная сила всей делегации едва не подвела оную к падению лицом в сладковатую дорожную пыль, что становилась глубже по мере приближения нашего к каменному чертополоху. Что касается сладости - пыль обладала и повышенной летучестью; к примеру, автор данного опуса, совершенно случайно проглотив одно облачко, с тех пор перестал прикрывать лицо вовсе и даже время от времени норовил глотнуть облачко погуще, чем, без сомнения, грешили и каждый из членов делегации.
- Видите ли, я не одета
Первое, что донеслось до моего слуха была отчаянная ругань капеллана, сменившийся вздохом его же восхищения, как энтомолога-любителя. Первое, что я ощутил - это легчайший холодок от того, что эфемерная тень другого живого существа легла на меня, находившегося в тени гигантского дерева. Первое, что я увидел - приближающаяся к моему лицу, моим глазам бабушкина ладонь.
Спустя несколько месяцев, конечно, всё описываемое представляется продуктом галлюцинирующего ума, - однако неопровержимые доказательства в виде нескольких не самых удачных, но прошедших не одну экспертизу с тех пор, снимков, а также того, что традиционно принято называть "артефактами" - со всем этим любой желающий может ознакомиться в любой из дней недели, в любое время суток, просто приблизившись на расстояние вытянутой верхней конечности взрослого земного орангутанга к главному ознакомительному экрану (не все приезжие, к сожалению, осведомлены о том, что рекламные щиты на расстоянии от 3 футов - ознакомительные экраны до 3 футов, предоставляющие всю необходимую информацию из Галактической энциклопедии небылиц).
..Comme l'ambre, le musc, le benjoin et l'encens,
Qui chantent les transports de l'esprit et des sens
(Fleurs du mal, Charles Pierre Baudelaire, 1857)
Возможно, куда более актуальной в свете вышеозначенного текста оказалась бы цитата из La Géante, однако акцент таки сделан на аромате, а где искать ароматы, как не в Correspondances (правильный ответ, даже если вопросительный знак отсутствует - повсюду).
Чтение Бодлера требует многих жертв, если человек желает вполне сблизиться с автором и его эпохой - эти тривиальные слова, применимые к слишком многим произведениям, которые предлагает нам "Чёрный рынок", не должны были прозвучать в данном формате, и можно вздохнуть с облегчением, поскольку они всё-таки не прозвучали.
Запахи играют доминирующую по отношению к зрительным либо слуховым впечатлениям роль в жизни автора этих слов. Преимущество это проявляется при воспоминании - легче и отчётливей может стать доносившийся запах, менее подвластный игре воспалённой фантазии, нежели образы и мелодичность (то есть всё, что связано со звуком - ничто не мелодично, а мелодичнее всего прочего подчас бывает тишина).
Запах, к тому же, эротичнее тактильных переживаний, а "эротомания", вероятно, с лёгкостью может быть прослежена в попытках литературной импровизации или свободной лирики (лирики, пытающейся освободиться, если быть скрупулёзным - и прежде всего от автора).
Шарля-Пьера Бодлера полезно читать для здоровья.
.Когда сердце не заполняет вселенной и мироздания, не одушевляет и не одухотворяет их, то голова начинает требовать себе такую долю бытия, что даже под бога подкладывают фольгу..
(III отдел, II чтение, VIII предостережение, Vorschule der Ästhetik, Jean Paul, 1804)
No comments:
Post a Comment